Виктор Вавич (Книга 2) - Страница 57

- Вы здесь, молодой человек? - шепотом спросила она.

Коля спустил ноги с мешка - он хотел ответить и тут только заметил, что полон рот жеваного миндаля. Коля закивал головой, заглотал наспех миндаль. Еврейка пристально всматривалась в него.

- Ты хотел миндаль? Возьми немножко. Коля обдергивал куртку. Еврейка свободной рукой потянулась к мешку, ухватила щепотку.

- Пойдем в комнаты. Ну? Идем. Никого вже нет. Коля краснел, глядел в пол.

- Не бойся. Городовой вже пошел спать. Мальчик черными глазами глядел из коридора, он вытянул шею вперед, с опаской и любопытством пялился на Колю. Еврей что-то спрашивал издали по-еврейски.

- Муж спрашивает, или вы пропали?

Коля вышел. Хозяйка несла впереди кухонную лампу, мальчик снизу старался заглянуть в лицо Коле. Коля сделал серьезный вид.

- Что это у вас вышло с городовым? - спросил хозяин, спросил полушепотом и пригнулся к Коле. - Да ша! - крикнул он на девочку.

- Я убежал. Он меня за шинель, а я из шинели, - и Коля показал, как он вывернулся, - шинель у него, а я бегом.

- Ай-ай-ай! - качал головой хозяин. - Це-це-це! Все смотрели на Колю.

- А чего он вас схватил? Стояли? Ходили? - и хозяин делал широко рукой то вниз, чуть не до полу, то далеко вбок. - Может, просто шли себе на уроки? Что?

- Я письмо хотел бросить в почтамт, на почту, - и Коля нахмурился. Все молчали.

- Какая может быть почта? - вдруг быстро заговорил хозяин. - Почта? Почта давно бастует, в почте солдаты. Что? Так вы не знали? Образованный молодой человек. Я знаю? Гимназист. - Еврей пожал плечами. Стал к Коле боком. - Может быть, какое другое дело, - опять тихо заговорил хозяин, так это, может быть, я не спрашиваю. А письмо? Письмо, - он снова говорил громко, - письмо - глупости. Какое может быть письмо! Вы не глядите тудой, - хозяин кивнул в темную дверь лавочки. - Уже закрыто.

Хозяйка тихонько высыпала щепотку миндаля на клеенку, смотрела в стол. Хозяин что-то быстро говорил по-еврейски, перебирал банки на подоконнике. Только мальчик от дверей лавочки глядел Коле в лицо.

- У меня папу арестовали! - вдруг на всю комнату заговорил Коля, все оглянулись, все глядели на голос. - А папа почтовый чиновник. А мама дома не знает, плачет. Я хотел узнать на почте, а надзиратель...

- Ца-ца-ца! Ммм! - закивал головой еврей. - Ай-ай! Что с людьми делают. Ой! - он выдохнул весь воздух.

- Так заходил городовой, - быстро зашептала еврейка, - так спрашивал за вас. Я ему говорю: вы с ума сошли?

- А шинель что? Пропала? Там есть что? - Хозяин сморщил брови, совсем нагнул лицо к Коле. - Вы говорите! Важное есть там?

- Так он же не имел в руках шинели! - перебила хозяйка. Мальчик влез коленями на стул и через стол тянулся, поднял брови на Колю.

- В шинели ничего...

- А где мама? - трясла за плечо Колю хозяйка. - Мамочка ваша где? Она же за вас не знает. Ой, где вы живете, где? Где? Во вунт ир? - говорила она по-еврейски.

- Здесь, сейчас, на Елизаветинской, - и Коля показывал вбок рукой.

- Что ты хотела? Что ты хотела? - вдруг набросилась хозяйка на девочку. - А! Ним! - и она скинула миндаль на пол. - Так надо иттить, надо скоро!

Она быстро заговорила с мужем.

- Я пойду! - Коля двинулся.

- Халт! Халт! - хозяйка перегородила рукой дорогу и схватила с кровати шаль, заспешила по коридору.

- Она посмотрит, или не глядит кто, - и хозяин мотнул головой вслед жене.

Все молчали, слушали. Слышно было только, как кусала миндаль девочка под столом.

- Он тебе не бил? - чуть слышно прошептал мальчик. Коля затряс головой.

- Нет? - и мальчик сполз со стула.

Толком

САНЬКА не верил, что пустят в столовку: закроют "впредь до особого распоряжения", и взвод казаков будет мимо ездить, по мостовой шагом, взад да вперед. Столовка "Общества попечения", и губернаторша председательница. Санька спешно мылся утром - посмотреть скорее, как? закрыта? нет? казаки? Он слышал, что Андрей Степанович пьет уже чай в столовой, сморкается на всю квартиру. Не затеял бы разговаривать, рассуждать. Вопросы, паузы. Без чаю идти, что ли? Прошел мимо столовой: Андрей Степанович сидел один, как будто брошенный, и глянул на Саньку - выходило, что если уйти без чаю, то, значит, уж нарочно, и взгляд, хоть достойный, но с надеждой. Санька с самым спешным видом влетел в столовую, за стакан, к самовару, криво сел, боком спешу! Андрей Степанович молчал, взглядывал. Санька изо всех сил вертел ложечкой в стакане. Налил на блюдце, стал дуть.

- Куда это ты так? - осторожным голосом сказал Андрей Степанович, и укоризна в глазах: скорбная укоризна.

- В столовке... собранье, - Санька прихлебывал из горячего блюдца.

- Так! - Тиктин внимательно стал набирать на ножик масла. - Это что же? Общественный протест? - Тиктин не спеша намазывал хлеб. - Резолюции?

- Один говорить будет... - Санька не глядел на отца, налил второе блюдце.

- Вот вчера, - голос у Тиктина стал на ноту, на общественную ноту, он повернулся и говорил в буфет, - вот вчера тоже один говорил и... пятнадцать человек молчало. Пятнадцать холуев! - вдруг крикнул Тиктин, обернувшись к Саньке.

Санька от блюдца, снизу, глядел в нахмуренные брови, и усы приподнялись, ненавистная горечь здесь, у ноздрей. Санька глядел не шевелясь.

- Холуев! - крикнул на Саньку Тиктин ругательным голосом. - Честь имею представиться, - и Тиктин ткнул горстью себя в грудь и поклонился над столом.

Санька выпрямился, сделал серьезное, осторожное лицо.

- Да, да, - на всю квартиру говорил Тиктин, - в числе подлинных холуев его превосходительства.

Анна Григорьевна в капоте вошла, она глядела то на Саньку, то на Андрея Степановича, мерила глазами: кто на кого?