Виктор Вавич (Книга 2) - Страница 45

- Стой! - заорал Виктор.

Но человек уже швырнул вниз свой пакет и от размаха полетел назад, за уступ.

Музыка смешалась в фальшивый гам. Шаркнули подковами казачьи лошади.

Все замерло на миг.

Виктор прорывался через городовых, мигом добежал до откоса и скользил, царапался наверх. Через минуту трое казаков уж махом на карьере летели в обход.

Виктор скользил, скреб руками грязь.

- Загрызу! - жарким дыхом шипел Виктор, давил оскаленные зубы.

Вот он, уступ. Виктор перемахнул через камни, стукнула шашка. Никого! Виктор озирался ярыми глазами. Он выскочил на другую сторону развалины. Никого. Обежал кругом. Злые слезы намочили глаза. Вон катафалки чуть не рысью двинули, хоругви нагнулись, веятся, как фалды. Внизу на дороге лежал черный пакет, и вокруг пустым кольцом городовые. Карет уже нету, только одна.

Снизу глядели на него.

Вавич стал спускаться. Врезался каблуками в грязь, старался ловко, вольно сбежать по скользкой грязи - в открытой двери кареты он заметил может, она. А вообще смотрят. А смеяться нечего, не поймал, так вы здорово поймали? Осмотреть место обязанность... Обязанность каждого честного сына своей... матери.

- Чертовой матери! - вслух сказал Вавич, спиной повернулся к карете, боком спускался с откоса.

"Боитесь? На десять сажен попятились? А Грачек? Чего Грачек не подымает? А? Взорвется?"

Вавич поднял глаза и обвел кольцо городовых.

- Смешно, может быть? - сказал Вавич вполголоса. Никого не было возле него. - А вот это смешно? Это вот, - и Вавич решительным шагом двинул на дорогу. - Это вот вам... смешно? - он шел во весь шаг к бомбе.

Она бочком лежала на камнях, будто притаила прыжок. Виктор глядел твердым взглядом только на нее, чтоб не извернулась как-нибудь.

И вдруг кто-то дернул его за рукав.

Варвара Андреевна, красная, запыхалась:

- Сумасшедший! - и она глядела круглыми радостными глазами. - Что ты делаешь? - шепотом в лицо выговорила Варвара Андреевна.

Вавич стоял вполоборота, твердая нога впереди.

- Надзиратель, - резанул командный тенорок, - назад! На-зад!

Виктор огляделся. Полицмейстер округло махнул рукой у себя над головой и фестоном вывернул руку в воздух.

- На-зэд! Вавич повернул.

- Сюда!

Вавич на ходу повернул к полицмейстеру. Стоял по-военному, руку к козырьку.

- Вы артиллерист? Нет? Так пожалуйте на свое место! Вавич дернулся, чтоб повернуться.

- Стойте! - крикнул полицмейстер. - Возьмите городовых и вон по человеку из тех домов, - полицмейстер тыкнул большим пальцем за спину, кого попало, хоть мальчишек. Ступайте!

Вавич повернулся на месте, хлопнул голенищем - приставил ногу.

У домов была уж возня: Воронин, потный, шлепал по грязному двору.

- Дома нет? Сама пойдешь, - кричал он бабе. Трое городовых ждали: хватать, что ли, или как?

- Невиновная? Разберут. Пошла! - он даже не оглянулся, как там берут городовые. - А! Вавич! Вали на ту сторону, - крикнул Воронин через визг детей, - вали живей, сукиного сына! - Он снял за воротами фуражку и обтер рукавом потную лысину.

Казаки верхами сомкнули круг. Вавич глянул: люди, как без лиц, шатались внутри круга, и не найти, где его, которых он выволок. Ведь семь человек выволок.

- Конвоировать в тюрьму! - сказал полицмейстер с подножки кареты.

В это время казаки посторонились. Потеснили вбок арестованных.

Два артиллерийских офицера на извозчике - молодой сидел бочком, бледный, и все время поправлял фуражку, извозчик шагом пробирался мимо толпы.

Того...

- И ЧЕРТ его знает. И поколей тут... - и Филипп со всей силы ударил себя по колену. Наденька смотрела пристальными глазами, приоткрыла рот. Дьявол! - И Филька будто воздух грызнул и повернулся всем стулом.

Надя сама не знала, что прижала оба кулачка к груди.

- А, сволочь! Дрянь тут всякая путается, заводит - как раз им в рот. На вот. На! Дурье! - крикнул Филипп, вскинул коленом и топнул всей ступней. Чашки звякнули укоризненно. - Да нет! В самом деле, - Филипп встал, полуоборотясь к Наде, развел руками. - Ты б видала. Ты тут сидела, а там прямо, распродери их в смерть, в доску маму! Как провокатор какой.

- А ты... - хрипло начала Надя.

- А ты! А ты! - перебил Филипп. Шагнул, топая в угол. - А ты! Что - а ты? - вдруг повернул он к Наде лицо, и щеки поднялись и подперли глазки, и нельзя узнать: заплачет или ударит. - А ты не знаешь, что сказано? - и он подался лицом вперед. - Сказано: коли началось, хоть против всякой надобности, бери в свои руки. И верно! И надо! Да! - Филипп повернулся, откусил кусок папироски и плюнул им в угол. - А ты! А ты! Вот тебе и а ты: трое там лежать осталися, да еще в проулках нахлестают так, что из дому их... серой... да, да! Чего смотришь? Серой не выкуришь, распротуды их бабушку. Наших, я говорю. Комитет! Где он твой комитет? Где он был? Комитет твой, говоришь, где он?

- Я ничего не говорю... - Надя во все глаза следила за Филиппом.

- А не говоришь, так молчи!.. И говорить нечего. Филипп вдруг повернулся к двери и вышел. Наденька оперлась рукой о стол и смотрела на скатерть, на синие кубики, онемела голова, и не собиралось голоса и груди.

- Сейчас миллион эксцессов возможен, - примеряла слова Надя, чтоб спокойно и внушительно сказать Филиппу, - пусть начнет по-человечески говорить, пусть потом скажет, как он, как он-то. - Если б знала, если б знала - нахмурила брови Надя, - была б там, непременно была бы! - И жар, жар вошел в грудь. - Пусть выстрелы, так и надо! И все равно стать наверху - не думайте, не трушу, а говорю твердо, - и задышала грудь, и глаза напружинились. Надя твердым кулачком нажала на скатерть.

Не слыхала шагов и оглянулась, когда скрипнула дверь. Филипп вмиг отвел глаза, но Надя поняла, что он видел, все уж видел в этот миг.